ЧЕЛОВЕК ИГРАЮЩИЙ
Под видом модного, нового жанра явился в современном искусстве перфоманс:
художники, завороженные визуальными образами, вышли из плоскости холста и стали
устраивать представления на выставках — возникли “живые картины”. С точки
зрения театра перфоманс выглядит бунтом художника, самоволием по отношению к
законам драмы и режиссуры. Однако профессия режиссера появилась не так давно, в
начале ХХ века. Возникновение перфоманса можно рассматривать как возврат к истокам
театра, реакцию на зарегулированность постановок.
В творчестве Шекспира можно обнаружить элементы перфоманса как жанра
царского. Гамлет постоянно импровизирует: его артистизм проявляется в игре с
другими лицами, которым он бросает вызов — и всех переигрывает. Он проверяет
своих подданных на способность общения в “королевских кодах”, в сгущении мысли,
в максимальном проживании момента бытия — здесь ему нет равных. Гамлет
находится в таком напряжении, что окружающие не выносят сообщения, контакта с
ним. Перфоманс иного рода — комический виден в пьесе “Сон в летнюю ночь”. Здесь
перед герцогом и его супругой разыгрывается представление “народного театра”,
сиятельные особы прерывают действие репликами, вступают в диалог с актерами. В
этой свободе волеизъявления царственных особ слышится дыхание свободы
перфоманса, который в каждый момент времени развивается непредсказуемо и
артистично. Таковы жесты сиятельных особ, совершенных в своем величии,
демонстрирующих вкус и чувство прекрасного.
В жизни многих известных персон можно увидеть элементы перфоманса. Иван
Грозный с опричиной, Петр Первый со Всепьянейшим собором — цари устраивали
колоссальные по размаху представления, результаты которых им заранее были
неизвестны. Они действовали по наитию, разыгрывали сцены, “ломали комедию” — их
провокационные импровизации порой плохо кончались для подданных: цари казнили и
миловали импульсивно, часто пребывали в состоянии экзальтации, экстаза.
Артистизм царских особ обусловлен их образом жизни: она проходит словно на
подмостках, аншлаг обеспечен, подданные предельно внимательны к их жестам.
Публика поневоле вовлекается в действие. Огромны энергии власти и богатства,
трудно управиться с ними. Царский артистизм можно рассматривать и как способ
выживания, самозащиты: играя, царь проверяет подданых, пробует способы контроля
над ситуацией, “пытает будущее”.
Среди предвестников перфоманса в России и граф Лев Толстой. Его неприятие
условности театрального искусства и превращение своей жизни в непрекращающееся
представление, за которым следил весь свет, — звенья одной цепи. Толстой
публиковал год за годом дневник, в котором откровенно описывал происходящие в
семье события. В первую голову Толстой — художник, и его мужицкий вид, работа в
поле и прочее — артистические жесты. Связаны эти жесты с его мировоззрением — и
сейчас повторяется похожая ситуация: артисты, работающие в жанре перфоманса,
несут в себе протестное мировоззрение по отношению к “официозу”, “попсе”,
находятся на стороне природы в ее конфликте с цивилизацией и облекают свои
артистические жесты в формы языческих праздников.
Сказка перфоманса
В перфомансе может возникать и проявляться некоторая история — но он не
служит иллюстрацией истории, буть то сказка или миф. В перфомансе происходит
переживание состояния, соответствующего образу или срезу истории. Возьмем
сказку про Царевну-лягушку. Инсценировка сказки — это постановка сцен одна за
другой. Если выбрать из многих событий сказки одно и остановиться на нем,
вглядеться попристальней, — то может сложиться перфоманс.
Стрела, посланная в никуда, в небо, без адреса, попадает на болото. Здесь
живет лягушка. Она ждет стрелу, которая в будущем позволит ей обернуться
царевной. Все мы временами пребываем в состоянии ожидания. Медитация на этом
состоянии, переживание его может быть основой перфоманса. При таком взгляде на
дело эпизод сказки словно помещается под увеличительное стекло, рассматривается
с разных сторон, в объеме — и в случае удачи открывается “окно в настоящее”,
возникает завороженность переживанием, которая характерна для перфоманса. Ждать
можно по разному — ожидание имеет внутренний сюжет развития. Так в сказке
“Старик Хоттабыч” один джинн, ожидавший освобождения из бутылки, хотел в начале
озолотить избавителя, в конце ожидания решил его убить. История развития
внутреннего сюжета чувств в перфомансе напоминает китайскую “Книгу перемен”, в
которой повествуется о превращениях, происходящих со всеми явлениями в этом
мире. Перфоманс вырастает сам собой — как зерно пускает росток, как набухают
почки и пускают листья — так же и в душе артиста разрастается, развивается
образ. Эта естественность роста противостоит разрывности современной
цивилизации, мельтешению и суете обыденной, поверхностной жизни.
Перфоманс связан с остановкой во времени: так рождение ребенка изменяет
образ жизни молодой семьи, и если муж, мужчина выйдет на часок с коляской
погулять в парк — он испытает новые для себя ощущения. Перфоманс — ребенок,
который требует времени и внимания, но эти жертвы окупятся в будущем сторицей.
Генетические корни, наследство царей и жрецов, — великое прошлое сулит этому
ребенку великое будущее. В нем заключен ресурс вечного обновления жизни.
Превращения богини
Западная литература связана с карнавалом, шествием, парадом аттракционов,
русская несет в себе историю, как косточку, как изюминку, — сказку. Предание и
обряд в русской традиции следуют вместе. Заметим, что даже у германских народов
— ближайших родственников славян — не сохранилось обряда коллективного купания
в самую длинную ночь года. В русской культуре, несмотря на борьбу христианства
с “бесовскими игрищами”, эта традиция дожила до ХХ века. Мы знаем обряды
благодаря литературе, которая, начиная с Гоголя, обратилась лицом к древним
праздникам. “Ночь накануне Ивана Купалы” и “Ночь под Рождество” дали ориентиры
развитию русской литературы. В “Сорочинской ярмарке” создан образ культуры.
Предание о красной свитке движет интригу повести. Из пекла является черт,
пропивает в шинке свои денежки и одежды, пока не закладывает красную свитку,
обещая через год вернуться за ней. Свитку перекупают — и она начинает
странствовать, принося несчастья. Ее разрубают на куски и раскидывают по
ярмарке. Возвращается черт — и собирает куски.
Начало этого предания оказывается вывернутой наизнанку историей про богиню
Инанну: богиня идет сверху вниз, черт — снизу вверх, богиня теряет одежды (ее
раздевают), — и черт теряет одежды (пропивает), дальше богиня испытывает
превращение и несет несчастье, как приносит несчастье и чертова свитка. Тот
факт, что древний миф может всплыть через тьму столетий “кверху брюхом” — в
бытовой сказке, известен в литературе. Удивительно, что миф Шумера всплыл в
Малороссии!
Инанна через пять тысяч лет оборачивается чертом: входя в шумерскую
преисподнюю в III тысячелетии до новой эры богиней, она выскакивает оттуда
чертом на Украине в конце II тысячелетия нашей эры. Связь мифов Шумера и
Вавилона со славянским фольклором поразительна: совпадение ситуаций и смыслов
бывает буквальным. “Без дела сижу, пропадает сила” — так говорит герой
“Сказания о Гильгамеше” Энкиду. Через несколько тысяч лет ему вторит Тарас
Бульба: “Без дела сидим, пропадает казацкая сила”. История о шести любовниках
богини Иштар, которых она унижает и портит, приобретает бытовое, комичное
звучание в истории про ведьму Солоху (из “Ночи под Рождество”), которая сажает
своих ухажеров в мешки.
Торговля чертом
На ярмарке каждый торгует своим — пшеницей, волами, лошадьми; цыгане
торгуют чертом. Они разыгрывают селян, кажут в окна свиные рожи и устраивают
такой переполох, что заставляют Черевика отдать дочь замуж за своего
“спасителя” — Грицька. Цыгане показывают перфоманс, плату за который берут
волами с Грицька. Вспомним, как это было:
“— А спустишь волы за двадцать, если мы заставим Черевика отдать нам
Параску? — В недоумении посмотрел на него Грицько. В смуглых чертах цыгана было
что-то злобное, язвительное, низкое — и вместе высокомерное: человек,
взглянувший на него, уже готов был сознаться, что в этой чудной душе кипят
достоинства великие, но которым одна награда есть на земле — виселица”.
Для простого селянина цыгане, артисты — люди запредельные, которые якшаются
с чертями и способны помочь в таком важном деле, как женитьба. У древних
индоевропейцев женитьба осуществлялась с помощью обмена — каждый род отдавал и
принимал по девушке. Как на ярмарке, куда из всякого хутора свозится товар —
выросший на земле жизненный ресурс для обмена. Отпадение от обменного обряда
превращает женитьбу в дело, куда замешан черт. Когда деньги еще не взяли на
себя роль “всеобщего эквивалента”, считалось, что эквивалентного обмена вообще
быть не может — и обменивая пшеницу на волов, участники сделки рискуют на себя
навлечь несчастье: будут недовольны и духи пшеницы, и духи волов. Для того,
чтобы избавиться от неприятностей, всякую сделку надо было завершать ритуальным
пиршеством (мы и сейчас имеем рудимент этого обряда — покупку полагается
“обмыть”). Там где пир, где праздник — место людям праздничным, артистам и
музыкантам. Из земли вырастает жизненный ресурс (“чертова” свитка). Ярмарка —
место, где происходит обмен ресурсами. Молодые люди тянутся друг к другу — как
куски красной свитки, сгустки энергии, связанные симпатической силой. Сила этой
тяги и есть любовь. Через века прошло предание, превратилось из трагичного в
комичное; но главное в нем осталось: Инанна была богиней любви, самовольной и
непредсказуемой. У Гоголя образом любви служит красная свитка, которая
стремится к целостности сама и приносит несчастье “чужим”. Место искусства —
рядом с чертом, где сравнивается неравное, где жертвы и любовь.
В каждом ландшафте — свои перфомансы. В городе воспроизводится миф победы
героя над змеем. Такова нехитрая схема карнавала: Пост побеждает Масленицу,
порядок — хаос. Перфоманс в городах Европы повторял вавилонскую историю о
победе Мардука над Тиамат. В Шумере возникли первые города и зафиксированы
первые предания, здесь были созданы обряды и артибуты города. Далее эти
предания стали лишь передаваться, меняя одежки: Индра побеждал Вритру, Перун —
Велеса, Георгий — змия.
Хутор — часть округа, ярмарку можно сравнить с колесом, которое лежит
горизонтально и вращается, перемешивая товары, рождающиеся на земле. Ось колеса
уходит в пекло, откуда является черт со своей свиткой. В городе колесо становится
на попа: как колесо обозрения, оно начинает черпать и перемешивать “верх” и
“низ”, массовое и элитарное, рядовое и исключительное. Колесо черпает энергию
из глубины веков, со дна сознания: в какой-то момент оно исчерпывает, истощает
определенный пласт — и кто-то ставит диагноз городской культуре: “боги умерли”.
Возникает поп-культура. Но вновь появляются страстные, одержимые люди,
чувствующие веру в своей душе, происходит реабилитация мистики, искусство
пытается воссоединиться со священнодействием — и оживают древние боги в новых
перфомансах.
Когда арт-группа “Слепые” на Рождественском бульваре в 1995 году показывала
первую мистерию из серии “Сказание о Гильгамеше”, в числе зрителей
присутствовал полковник Генерального штаба. Журналист из “Мегаполис-экспресса”
обратился к нему с просьбой прокомменитровать непонятное действие. Полковник
был краток: “Идут учения, цель которых — поднять морально-психический дух
москвичей”. Следуя полковнику, перфоманс — учебная тревога; с точки зрения
художника — разыгрываемая военная тревога является перфомансом.
Перфоманс предъявляет высокие требования к личности артиста. Здесь нет
режиссера и драматурга: отвечает за действие актер. Перфоманс — искусство
соединения и взаимодействия личностей. Знать свое время и место, ощущать
ситуацию в каждый момент времени может артист с обостренным чувством такта.
Может быть, по этой же причине перфоманс тяготеет к минимализму — в нем обычно
один-два ведущих артиста. Перфомансами можно назвать сценки, которые
разыгрывали в начале века молодые Михаил Чехов и Евгений Вахтангов, представляя
обезьяну и ее поводыря. Этими сценками она забавлялись на артистических
вечеринках. Перфоманс служил им веселой лабораторией: здесь рождались находки,
что легли в основание театра Вахтангова и школы артистического мастерства
Голливуда, где свою теорию психологического жеста преподавал Михал Чехов. Так —
после триумфального покорения Парижа русским балетом — в середине ХХ века
состоялся еще одна незаметная и важная “психологическая победа” русского искусства
— был покорен Голливуд.
Юрий Нечипоренко
______________________________
__________________________________________________
__________________________________________________
Комментариев нет:
Отправить комментарий